joomla templates

ПОСЛЕ СПЕКТАКЛЯ

Наш бизнес-сообщник artMisto.net

Известно, что весь мир — театр, люди в нем - акте­ры. Потому-то так естественно, наблюдая за перипетиями дей­ства на театральной сцене, со­относить их с теми, кои про­исходят повседневно вокруг нас, когда мы уже не сидим в партере в качестве зрите лей, а исполняем свои малень­кие или большие роли на сие­не местного или глобального значения. Но суть происходящего процесса от этого не меня­ется. Мы только поменяли свое место пребывания: то смотрели пассивно из партера на сце­ну, теперь же оказались на ней сами. Главное, чтобы пьеса была написана гением, а спектакль ставился не менее гениальным режиссером. И уж они-то вдвоем и сделают из нас и приличных зрителей, и профессиональных исполнителей. Правда, гениально написанных пьес не так уж много, а гениальных режиссеров и того меньше.  Не потому ли все и кажется у на нас через пень-ко­лоду?.

Но это я о театре Жизни нашей. Что же касается ТЮЗа и, в частности, спектакля «Же­нитьба», которым он открыл свой 26-й театральный сезон, то тут без малейшей натяжки можно утверждать, что и дра­матический материал, и его сценическое воплощение адек­ватны. И спектакль, и актеры, занятые в нем, заслуживают не только аплодисментов, кото­рыми, кстати, их щедро награж­дали зрители, но и гораздо большего — любви, признания, и прочее, прочее...

Об этом «прочем» я как раз и подумал, когда опустели сцена и зал. Когда на правах своего человека я ходил по те­атру, по его цехам и коридо­рам, гримерным и мастерским. Я ходил, и мне за каждым по­ воротом, каждой дверью открывался другой, реальный мир, в котором живет или су­ществует театральное искусст­во. Мир этот не просто беден, а убог. Обшарпанность, серость, сырость, холод, неуют. А великий классик изрекал, что театр начинается с вешалки и что каждая уборщика должна быть влюблена в актера. Может быть, в зале, во время спектакля влюбленные убор­щицы и были. А вот штатных театру наверняка недостает, но, может быть, их и достаточно. Только навести тот лоск в его помещениях и коридорах им уже не под силу — нужны, прежде всего, мастера: маля­ры, плотники, штукатуры. Нужны краски, яркие одежды сце­не. персонажам, служителям Мельпомены, да такие, чтобы у зрителей дух захватывало, чтобы пришедшей в театр детво­ре уходить из него не хотелось.

А уж как должен быть об­ставлен каждый спектакль, как все должно соответствовать ду­ху времени — и говорить не приходится. Ведь, упусти одно, из трех составляющих классического единства времени, места, обстоятельств к будь ты режиссером семи пя­дей во лбу, — эффект, воспи­тательный заряд,  все будет мимо мишени. О десятке тут и  мечтать нечего. Может, упускают все это из виду по не знанию? Отнюдь, Причина всего сего — бедность, безденежье, неприкаянность нашей культу­ры. Били и бьют челом руководители театра в малых и больших кабинетах власти, хо­дили с протянутой рукой к спонсорам, меценатам. Но оскудела рука дающего... А мы все хором твердим: красота спасет мир. Да, спасет. Но только в том случае, если мы успеем спасти красоту. И от  разговоров, от сочувствия уже пора перейти к спасению, к делу. Ибо стоит того и ТЮЗ, и работающие в нем люди, ко­торые, что ни говорите, как никто другой в наше время продолжают сеять в душах на­ших детей разумное, доброе, вечное.

Только что, сидя в партере как зритель, я вместе с детьми видел, какое отборное зерно рассыпалось на сцене. Вместе с ними я переживал и смеял­ся, радовался за великого рус­ского писателя, был благода­рен актерам за их щедрый та­лант и мастерское исполнение. Радовался как зритель, а те­перь негодую как гражданин. И в качестве такого, иду в ближайший сквер к Вечному огню. Здесь, я уверен, опять увижу шестерых ребят в возрасте 7—8 лет. Я познакомился с ними минувшим утром на этом самом месте, у самого пламени. Они спали на пли­тах решетках, прижавшись друг к другу. Живой венец, живое воплощение мечты тех, кто от­дал свою жизнь за будущее счастье юного поколения, за этих чумазых и голодных детей. И вот дети потянулись за спасением к ним, уже мерт­вым. Спят безмятежным сном праведников. А одежонка на них — рыбий мех, а обувка — изодрана донельзя, рожицы и ручонки — грязные-прегряз­ные, заскорузлые... Угарный газ окутывал их — далеко ли до беды... Разбудил одного, он еле разлепил сквозь грязь и копоть веки и явил мне свои голубые глазенки. Но Бог мой, сколько в них холодного от­чуждения! На мои вопросы он не ответил ни слова. Будить остальных было бесполезно - в их глазах я нашел бы то же самое неприятие взрослых.

Но это было накануне. А сегодня я опять шел к ним в надежде уговорить, увезти в исполком, куда-нибудь определить. Однако на месте бывшей компании оказался один мальчик — Саша Подкидыш. Фамилию, конечно, себе он придумал. Мы разговаривали с ним, когда подошел ночной сторож ресторана «Кристалл» Иван Иванович. Он протянул Саше кусочек шоколада кото­рый принес специально. Мальчик долго смаковал его, вылизывая фольгу. Иван Иванович — добрая душа, пенсио­нер, возможно, и фронтовик, каждый день подкармливает то одного, то другого мальчонку. Саша Подкидыш жадно обса­сывал холодную фольгу, а я стоял и думал о сценах нашей кошмарной жизни, о недавнем сравнительно спокойном, но все же благополучном прош­лом. С том, что родители Са­ши наверняка, не видели и тогда «Женитьбы», может быть, даже не читали в школе, а если и видели и даже читали то забыли суждения Подколесина: «Женитьба — шаг се­рьезный». Потому что в любое время родители в ответе за детей. А в наше страшное — особенно. Страшное потому, что рядом с рекламируемой роскошью живет нищета. С новостройками офисов, богатых павильонов соседствуют раз­рушающиеся очаги культуры, школы, детские учреждения. И нет в будущем никакого про­света.

Вечный огонь и бездомные голодные дети вокруг него — это далеко не первая и, конеч­но, не последняя сцена театра. Новой жизни и нашего вре­мени. Такие вот невеселые мысли посетили меня после просмотра спектакля на сцене нашего ТЮЗа.

Евгений КУЗЬМИЧЕВ. «Макеевский рабочий» 29.10 1996

Назад в архив