1.

Мы долго не знали о здоровье Генрика Миколая Горецкого. Что это безнадежно - на несколько недель. Но когда вчера пришло известие о Его смерти, как всегда в таких случаях, что-то распалось на множество маленьких, трудно цепляющихся частей. Вспомнить его в эти дни кажется особенно трудным. Потому что о чем писать? О том, как, будучи молодым разгневанным человеком, он более полувека стоял (вместе с Пендерецким) во главе европейского авангарда? О том, что он тогда смело отказался от нее, чувствуя, что его все еще ждет только дублирование отточенного дизайна (и это также было связано с трудными жизненными решениями, такими как отклонение предложения Пьера Булеза о постоянном переезде в Париж)? Или, может быть, из-за того, что, не глядя ни на кого, он создал поэтику «нового романтизма» или «минимализма»? Или, может быть, о том, как - быстро устал от мирового успеха своей «Симфонии патетических песен» - он повернулся спиной к миру, показал свою собственную спину, чтобы вести мирную жизнь с любимой, хотя и постоянно - по его словам - убывающим Подхале? Или, может быть, это, наконец, напоминает нам, что один из величайших индивидуалистов и величайших одиночек музыки второй половины двадцатого века (века, в котором он наиболее интенсивно создавался) скончался, что один из ведущих исполнителей здесь скончался? Это все, что мы прекрасно знаем ...

2.

С профессором (как я всегда был со своей женой) мы познакомились около 10 лет назад, и наша дружба с самого начала поддерживалась его струнными квартетами, о которых нам приходилось время от времени что-то писать. В общей сложности дюжина встреч, в ходе которых он неохотно позволил себе нарисовать более или менее нескромные секреты своей мастерской. Но он всегда с энтузиазмом говорил на общие темы - о любимых книгах «Подхале» (наши встречи обычно были с ним «на зубах» и всегда в сопровождении восхитительной миссис Ядвига, замечательной, терпеливой жены, с которой его фигура в моей памяти это будет связано навсегда), и, наконец, о музыкальных увлечениях и старых, все еще сильных (Бах, Барток, «Соната» и «Стабат Матер» Шимановского), и более новых, иногда очевидных (Мессиан), а иногда довольно удивительных («Парсифаль»). «Вагнер,« Загадка »Элгара,« Метаморфоза Штрауса! »).

Самым сильным может быть одна из поздних осенних ночей 2002 года. Было уже сумерки, и в его студии с окном, почти похожим на экран кинотеатра, за которым все еще находился все еще узнаваемый саммит Гевонта, несколько человек собрались со своим покойным другом и любимым исполнителем нескольких его работ, а затем почти почерневшим Анджеем Бахледой. Внезапно профессор сказал, что он сыграет «одну песню, фактически несколько песен». На прекрасном черном каваи была маленькая лампа, единственный активный источник света в комнате, прожектор освещал тщательно написанную рукопись. Долгая минута молчания в полумраке наконец начался. Мясистые, твердые и полные нюансов звука могут позавидовать многим (большинству!) Современным пианистам. Постепенно начала появляться огромная структура из четырех адаги с центральным расположением, словно джазовым, скерцо. Довольно скоро все догадались, что профессор играет свой «мифический» «III квартет», который, как известно, находится в ящике в течение нескольких лет, который он до сих пор не хочет донести до Бози, превращая артикуляционный и динамический слой в бесконечность. Почти час или около того профессор играл, иногда тихо пел. И хотя он ничего не объяснил нам во время игры, когда он закончил последнюю часть, не было никаких сомнений в том, что гнилые, одиночные звуки депрессивной фразы в будущем будут течь из-под лука виолончелиста ...

3.

Они прошли три года спустя, сначала во время репетиций, а затем на премьере этой работы (квартет Кронос). Только тогда мы узнали, что «Третьему квартету» был дан подзаголовок «Песни поют», извлеченный из миниатюры Велимира Хлебникова: «Когда красители умирают - насадки, / Когда травы умирают - они высыхают, / Когда солнца умирают - они внезапно исчезают, / Когда они умирают люди - песни поют ". Я считаю первый спектакль «Третий» необычайным опытом. Видимо, ауру этой работы разделяли и американские музыканты: уровень напряженности, особенно у концертмейстера Дэвида Харрингтона, который раньше потерял своего сына, был настолько высок, что начало этой «четверки смерти» звучало на удивление неустойчиво и неустойчиво для дюжины или около того тактов; вот почему музыканты снова (уже сдержанные эмоциями) сыграли всю первую часть, основываясь на якобы скорбной чаконе из «Симфонии № 7» Бетховена.

Генрик Миколай Горецки,
фото Леха Ковальски, Влодзимеж Пневский.
Из ежемесячной "Студии" ноябрь / декабрь 1993 Премьера «Третьего» связана с другим событием. Это произошло на одном из осенних фестивалей в Бельско-Бяла, который профессор покровительствовал в течение нескольких лет. Каждый раз он выбирал одного важного персонажа из нашей музыкальной истории, вокруг которого разумным образом создавал программы своего авторства. В 2005 году Кшиштоф Пендерецкий стал центральной фигурой своего цикла. Так встретились два гиганта, без которых невозможно представить нашу послевоенную культуру. После концерта, на котором, помимо премьеры «Квартета», прозвучал и «Те Деум», два Мастера сидят за бокалом пива и ведут оживленную беседу. Пендерецкий в какой-то момент настаивает на том, что он обязательно должен посмотреть на «третий» счет в будущем, и мы считаем, что это не просто вежливость. Сразу возникает вопрос: «Вы помните этот момент адагии из« Квинтета »Шуберта, в котором виолончель выпускается как самопа?» Невероятно! Автор «Поезда памяти жертв Хиросимы», который тусовался с традицией, просит у иконоборческого автора «Сконтри» самого феноменального фрагмента всего наследия Шуберта, значение которого обычно осознают лишь несколько «знатоков музыкального романтизма». Фрагмент, выдержанный в тоне прощального, ми-бемоль мажора, который умирает, 31-летний автор «Winterreise» на этот раз дует на каждого из претендентов размером с камерную музыку - даже имея самого воображаемого вибрирующего Бетховена, глухого, создателя «Четкого минор» квартета. Вторая виолончель, первая скрипка и остальные - распадаются на голоса, партии, патчи, совершенно независимые друг от друга. Все кажется тональным и метрическим в этом адажио , и в то же время погружено в эстетику текстур первой половины двадцатого века и в наше постмодернистское «время задержания». Профессор, не задумываясь, подражает арабескам-виолончели, внушительно переплетая их с контрапунктом скрипки. Через мгновение они оба смотрят друг на друга, и в воздухе появляется необычное бессловесное соглашение. Интересно, о чем они говорили во время своего последнего визита в больницу, 10 ноября, менее чем за два дня до смерти Горецки ...

4.

Наша последняя встреча состоялась два года назад, 15 октября. Профессор был уже очень болен. Его голос с тревогой понизился, он говорил очень тихо, с большим трудом, и однажды частый посетитель на его лице - злая, иногда мрачная улыбка - не появлялся ни на секунду. Я снова умолял Его насмешливо вдохновлять Хлебникова - и однажды он оживился: «Я хочу подчеркнуть это изо всех сил: у моего сочинения, помимо названия, есть этот прекрасный поэтический фрагмент ЛЮБЫХ отношений. Должен сказать, что при сравнении «Третьего квартета» с этим стихотворением существовала определенная беда. И все же сначала я написал весь квартет, потом он несколько лет лежал в ящике и только после того, как принял решение выпустить его в мир, я стал искать для него титул. А потом, неожиданно и немного случайно, он напомнил мне о ранее известном катрене. Более того, в то же время я рассматривал ряд других возможных названий, и потому что я хотел, чтобы название квартета было «песня», отсюда мой выбор.

15 октября 2008 года профессор также много говорил о скачущей деградации Закопане и мусора, бесчисленных щупальцах, переплетающих все проявления нашей жизни. На наш не очень умный последний вопрос о снах «исполненного художника» он ответил: «Как ужасно и безнадежно это звучит:« исполненный художник ». Что мне пожелать? Так что я не могу смотреть на реку грязи, которая нас затопляет, не теряя из виду ". Последние, официальные, разрешенные слова. Помимо досягаемости любопытного микрофона, он также вернулся к струнному сюжету «Метаморфоз» Штрауса, основанном на молярной теме марша из «Героической» Бетховена. Я помню, что это был наш лейтмотив - почти каждая частная встреча с энтузиазмом вспоминала этот шедевр поздней романтической полифонии и меланхолии, говорящих характерным образом: «Посмотрите, как он это сделал! И такой старый, после восьмидесяти! Когда покойный Штраус вернулся в наш последний разговор, мы поняли, что «Третий квартет» с этими повторяющимися аккордами из «подхале» квартета Шимановского - это его собственные метаморфозы, эпитафия для уходящего мира.

5.

Когда люди умирают - поют песни.

Цитируемые цитаты взяты из интервью с Генриком Миколай Гурецки под названием «Музыка? «Гостья из другого мира», по заказу Института Адама Мицкевича Малгожаты и Марчина Гмыса 15 октября 2008 года.