joomla templates

Наш бизнес-сообщник artMisto.net

Когда волнуются творцы

Виталий Аверченко в театре и вне….

АХ, КАК МНОГО прошло лет. А помнится четко. Только что состоялась премьера пер­вого спектакля в недавно от­крывшемся Театре юного зри­теля «Молодая гвардия». Гре­ши аплодисментами зал, сму­щенных и счастливых артис­тов девушки одаривают цвета­ми. Плачут в ложе мамы Вали Борц и Любы Шевцовой, при­глашенные к этому торжествен­ному дню. И высший, стреми­тельный человек с буйными чер­ными кудрями широким шагом выходил, на сцену, и все артис­ты аплодируют уже ему. А он низко кланяется плачущим жен­щинам из героического Красно­дона, словно говоря этим: ва­шим, мамы, прекрасным доче­рям и сыновьям посвятили мы этот свой труд, свое вдохнове­ние.

Больше четверти века про­шло с той поры, так много во­ды утекло... И юные ар­тисты, игравшие тогда молодо­гвардейцев, успели обзавестись сединой и морщинами, многие стать заслуженными и на­родными, уехать в другие те­атры необъятной тогда страны. А я (да и многие, кто был на том первом спектакле) до сих нор узнаю в них тех горячих, бесстрашных Олега Кошевого, Любу Шевцову, Сережу Тюле­нина...

Тогда-то, в тот далекий ве­чер впервые услышала Маке­евка это имя — Виталий Авер­ченко, главный режиссер теат­ра.

А буквально на днях я сно­ва, уже, наверное, в тысячный раз, увидел его. Как и в 1971 году, он шел стремительно, широкими и быстрыми шагами. И только глаза его, хоть и ши­роко раскрытые, были какими- то отрешенными от внешнего мира, скрывая в глубине своей постоянно сжигающий этого человека какой-то внутренний огонь. В глаза эти заглянуть не так-то просто. Неспроста од­на из молодых актрис в те да­лекие годы как-то сказала поч­ти со страхом:

-               Ну и глядит! Гипнотизер какой-то.

Да нет, не гипнотизер. Прос­то творческая личность, кото­рая и сама себя сжигает, и дру­гим погаснуть не дает.

Широкий, быстрый шаг. Еще черные, но уже чуть с просе­дью кудри. Что-то от Маяков­ского в этой фигуре, этой раз­машистости.

-             ВИТАЛИЙ ПЕТРОВИЧ, спрашиваю его, - а вам не хотелось сыграть на сцене ве­ликого пролетарского поэта? Или поставить спектакль о нем?

-               Нет, — он кладет мне руку на плечо, я хочу тебе свои стихи почитать.

Вот тебе на! Знал как ре­жиссера, сценариста, даже ав­тора пьес, а как поэта.. Ну-ка„ ну-ка!

Он не читает. Он кричит. Да нет, он плачет и стонет:

Что, Отчизна, с тобой?

Все шатается.

Пир в законе воров начинается.

Называют себя они новыми.

Обхватили народ наш оковами и

Заседают в Верховном - создатели.

Остальные для них - обыватели…

Черт возьми! здорово! Да он же в самом деле Маяковский.

-           А что такое Отчизна? - почему-то спрашиваю его.

-           Отчизна? Это мой Есе­нин, мой Пушкин, мой Шев­ченко...

-           Ого! А еще?

-   Да все, кого я знаю. Ко­го читал, ставил или хочу сы­грать или поставить. Даже Шекспир и Гете, даже Серван­тес и Данте... Да никакие они не зарубежные. Они наши, они мои. Значит, тоже моя Отчиз­на.

Мы уже говорим несколько часов, и я выслушал его вос­поминания о студенческой юно­сти, восторженные отзывы о многих известных артистах, поэтах, режиссерах, впечатления о городах, где ему пришлось быть с гастролями, и десятки акростихов, которые он мечта­ет издать отдельной книгой. Он уже создал их несколько циклов: «Кумиры», «Портре­ты», «Друзья и коллеги», «Фонтан». Где-то около двухсот сти­хотворений такого жанра. Но почему-то в минуты, когда мы замолкаем, думая каждый о своем, мне слышится то, с ко­торого начался наш разговор о поэзии. И я мысленно все по­вторяю:

Пусть бюджетники все

станут бомжами.

Не пора ли тех новых всех –

бомбами?

Ведь болтали вовсю:

«Чтим художника!»

Но получит он хлеб

после дождичка...

Тогда, четверть века назад, в театр вместе с ним пришли героическая романтика, горя­чая молодость, фанатичная лю­бовь к сцене, безудержное же­лание завоевать зрителя. Ведь пришел он не один. Команду, то есть труппу, выбирал, как груп­пу, идущую в разведку. Вмес­те с его назначением главным режиссером ТЮЗа было распо­ряжение взять туда часть труппы из областного театра имени Артема. Ему хотели «сплавить» кое-кого из, мягко говоря, не очень перспективных. Но он заартачился:

- Выбирать буду сам.

И увлек за собой Анатолия Губского, Нелли Клепач, Вик­тора Хруничева, Геннадия Кадыкова, Светлану Могилеву, Владимира Шакало, Анатолия Медведева, еще кого-то. Из Ки­ева дали 10 выпускников, сре­ди которых Юра Черницкий, Галя Шалапут, Володя Варла­мов. Тамара Кирина... Из Харь­кова пришли Леонид Ландковский, Николай Заворотний... На­стоящее племя младое, незна­комое, но вскоре так полюбив­шееся зрителю. И не только макеевскому.

Один «Пушкин» с Юрой Черницким в главной роли чего стоит. Учителя отменяли уроки по программе о пушкинском творчестве и вместо этого при­водили своих учеников в ТЮЗ.

ДА И САМ главный режис­сер был тогда на зависть мо­лод. Конечно, с позиций сегод­няшнего его 60-летнего юбилейного возраста. А для моло­дых артистов Аверченко в ту пору был уже мастером, у ко­торого за спиной еще та биография: и два вуза — Киевский театральный институт имени Карпенко-Карого и Харьковский институт искусств имени Котляревского, и работа в театрах Тернополя, Винницы, Караган­ды, Йошкар-Олы, Донецка... Колоссальный опыт, наложен­ный на природный талант. Не­даром еще после дипломной ра­боты — постановки в Мариу­польском театре «Последней жертвы» Островского, - ему тут же предложили поставить и «Хитроумную влюбленную». Сделал. Да к тому в тот же се­зон сыграл восемь актерских ролей.

А когда учился в Харькове, в родном же институте стал преподавать курс режиссуры и мастерства актера. Одно-то выс­шее уже ведь имел. Так что од­новременно был и студентом, и преподавателем, и постанов­щиком спектакля «На бойком месте». Предлагали после дипломирования остаться в инсти­туте — не захотел. Тянули сце­на, живая работа, общение со зрителем.

Зная его сугубо театральную биографию, я бил уверен, что и родом он из пусть не актер­ской, но уж точно чем-то свя­занной с искусством семьи, и что мечтал он о театре почти с пеленок. Оказалось, не так. Мать Анна Сергеевна была вос­питателем в детском садике, отец Петр Васильевич ~ агро­номом. Его Виталий Петрович не помнит. Он погиб еще в фин­скую войну. После Великой Отечественной мать вышла за­муж за демобилизованного стар­шину Александра Васильевича Куличкова, у которого война погубила всю семью. На всю жизнь благодарен Виталий Пет­рович этому прекрасному, доб­рому, отзывчивому человеку, ставшему ему настоящим отцом и оставившему о себе теплые, сыновние воспоминания.

О театре Виталий тоже вна­чале не мечтал. Скорее к спорту больше тянуло. Но в шестом классе «позавидовал» товарищу, который так хорошо танцевал на вечере с девчонкой Попросил научить. А тот во Дворец пионеров заманил, там, мол, научат. Через месяц уже и танцевал, как и товарищ. Вы­ступать на сцене отказывался наотрез. Мол, научиться хотел только для себя. Уговорили выступить хоть раз. А уходя со сцены, услышал аплодисменты. Они были адресованы ему - ученику 6 класса Виталию Аверченко. И сердце чуть не вырвалось из груди от счастья. Боже мой, ведь это я принес людям такую радость, эти во­сторги!

Никто - ни он сам, ни зрите­ли, ни руководители танцевального кружка в Тернопольском дворце пионеров не думал, что в этот день, после этого выступ­ления началось рождение, становление будущего актера и ре­жиссера, творческой личности. Это он сам через много-много лет, когда приходит пора огля­нуться на пройденный путь, придет к такому выводу и ска­жет мне:

-               Тогда и заронили в мою душу то зернышко, которое по­том выросло и стало колосом.

И увлекся парнишка. И уже не только танцами. И пением, й художественным чтением, и постепенно, сам не заметил как, втянулся в драмкружок. Прав­да, и спорт увлекал. Мотоциклетный кружок, автомобильный, морской клуб...

А когда в вуз поступил, так полюбил фехтование, что спер­ва первое место по институту занял, а потом — среди всех вузов культуры по Украине. А еще позже на всесоюзных со­ревнованиях в Ленинграде стал чемпионом по Министерст­ву культуры СССР. Была и спартакиада вузов Украины, На ней он был уже главным судь­ей по фехтованию.

Не могу даже мысленно пред­ставить, что Аверченко когда-то был самым низким по росту в институте. Когда он это ска­зал, я даже засмеялся его шут­ке. Но оказалось, что именно фехтование помогло ему выра­сти за год аж на 18 сантимет­ров. Так что юношам, мечтаю­щим о высоком росте, стоит взять к руку шпагу Д’Артаньяна.

И ВСЁ-ТАКИ в упорной борьбе победил театр. И уже дважды дипломированный ре­жиссер Аверченко ставит, ста­вит, ставит свои спектакли, иг­рает свои роли, пишет свои пьесы и сценарии. Пьеса «Будет ли Новый год?» даже вышла отдельной книжкой 30- тысячным тиражом.

Перечислять поставленные им спектакли и сыгранные ро­ли нет смысла, ибо это заняло бы слишком много места. Но некоторые не удержусь, назо­ву: «Ромео и Джульетта», «Эзоп», «Смерть Тарелкина», «Таня». «Тихий Дон»… Да нет, не стоит. О каждом из этих спектаклей, о нервах, оборванных при работе над ними, о многочисленных репетициях, прогонах, подгонках вое равно всего не поведаешь.

Но почему он уже заметно заявивший о себе режиссер, которого приглашали в извест­ные театры, тогда, в 1971 го­ду, вдруг согласился стать глав­режем еще не ставшего на но­ги, никому не ведомого ТЮЗа в Макеевке, отказавшись даже от заманчивого предложения работать в Киевском театре имени Франко?

-               Да это же счастье, — восклицает Аверченко, — на­чинать с нуля, создавать свой театр. Не каждому выпадает такое везение.

И он его сделал. Правда, на несколько лет его снова заби­рали в Донецкий драмтеатр име­ни Артема, но родное детище снова позвало его к себе, и он вернулся в ТЮЗ. В свои стены к своим единомышленникам, к артистам, которые на его гла­дах стали не только блестящи­ми профессионалами, но неко­торые и заслуженными. Все они вместе я стали театром Авер­ченко. Но в то же время и те­атром Тамары Котовой, Генна­дия Кадыкова, Леонида Ландковского, Николая Заворотнего....

...ОН ЧИТАЕТ мне свои ак­ростихи из серии «Друзья и коллеги». Многие из них посвя­щены тем, с кем так долго про­жил, и именно прожил, а не проработал, в ТЮЗе.

Но пусть не складывается впечатление, что путь Виталия Аверченко сплошь был усыпан розами. Достаточно было на нем и острых, больно ранящих шипов. И в основном, из-за принципиального характера, не умения льстить, заглядывать в глаза начальству. Выл зав. об­ластным отделом культуры, ко­торый трижды отвергал пред­ложение представить Аверчен­ко на заслуженного из-за того, что тот метод его невежествен­ного руководства назвал ...щиной. Был высокопоставленный деятель, мстивший ему за едкую эпиграмму. Были «бди­тельные» органы, усмотревшие в его трактовке образа одного из вождей некую крамолу. Ма­ло ли на пути творца бывает шипов! Но все это одолевается, зарубцовывается и со временем вспоминается лишь как курьез.

-  А чисто театральные, ак­терские курьезы были? — спра­шиваю его, вспомнив множест­во слышанных баек на эту те­му.

-  Ну а как же! Играл я в одном спектакле Дзержинского. После премьеры один из работ­ников КГБ подошел ко мне: «Вы до этого в наших органах не работали?». «С чего вы взя­ли?». «Да уж очень професси­онально сыграли».

-    А не было ли у вас - слу­чая, когда одолевал графоман- драматург?

Задал этот вопрос потому, что несколько лет назад ко мне в редакцию явился такой «ав­тор» с чудовищно безграмотным «киносценарием». И чтобы от­вязаться от него, каюсь, сказал:

-      Газета киносценариями не занимается. Идите в ТЮЗ, покажите главному режиссеру Аверченко. Неужели пошел?

-    Был такой, - вспоминает Аверченко,- чуть спектакль не сорвал. Я уже в гриме Эзопа, на сцену иду, а он за мной со своей тетрадью прется, вслух читает. Еле отшили его ребята от меня.

Так и не признался в день нашей многочасовой беседы, что того «драматурга» тогда на не­го я натравил. Теперь вот толь­ко поднимаю руки вверх...

А это уже не курьез, а чуть ли не трагедия. В театре имени Артема в Донецке готовились к премьере «Третьей патетиче­ской». Притом ею открывали сезон. И как раз накануне об­рывается и падает сверху на сцену двадцатитонная железная конструкция. За сутки приве­сти все в порядок - немысли­мо. На сцене гора металла, ко­торый можно взять только кра­ном. А завтра - спектакль, будут зарубежные гости. Заве­дующая областным отделом культуры к Аверченко:

-           Ну, Мейерхольд, думай. Не подкачай.

-           Будем играть, как есть,  сказал Аверченко.

И сыграли. Груда металла послужила своеобразной декора­цией. Даже специалисты посчи­тали это удачной задумкой ре­жиссера. Чуть ли не трагедия стала творческой находкой. И так бывает, оказывается.

НЕСКОЛЬКО ЛЕТ назад Аверченко огорошил:

-          Готовлю моноспектакль по пушкинскому «Борису Году­нову».

По «Годунову»? Где больше сорока говорящих персонажей?

И все это сыграть одному? Да мыслимо ли?

Два с половиной часа длился этот спектакль. Два с полови­ной часа зрители видели на сце­не одного Аверченко, а слы­шали голоса то царя Бориса, то Юродивого, то Пимена, то Гришки Отрепьева, и верили всему...

Потом родился еще один мо­носпектакль «Фауст» по Гёте.

И загадочное волшебство актерского перевоплощения пол­тора часа держало зрителей в напряжении.

-        А что впереди? - спра­шиваю его.

-        А вот этого не скажу, - смеется он. — Я не суеверный, но все же. Скажу только, что успеть хочется многое. И многое уже мысленно вижу.

-        А что волнует именно се­годня?

-     Мало ли волнений у нас? Вот молодой режиссер свой первый спектакль готовит. Ско­ро премьера. А я волнуюсь, словно это мой личный первый спектакль.

Хорошее волнение. Сколько за прожитые годы поставил спектаклей, сколько радостей было! Как раз сегодня, 3 ап­реля, ему исполняется 60 лет. Но народный артист Украины Виталий Петрович Аверченко волнуется. Нет, он не боится, что что-то не получится, не за­ладится. Это другое волнение, радостное, творческое. Ведь все прекрасное на Земле начинает­ся с этого трепетного, насторо­женного, ожидающего волне­ния...

Николай ХАПЛАНОВ, Макеевский рабочий, 3 апреля 1997

Назад в архив