Театр: и жизнь, и слезы, и любовь...

Наш бизнес-сообщник artMisto.net

В конце восьмидесятых донецкий драматург Петр Можаровский обрел всесоюзную известность в театральных кругах страны. Министерство культуры СССР купило четыре пьесы этого автора; со своей пьесой «Довески» о подростках и подростковых проблемах он стал лауреатом Всесоюзного конкурса им. Вампилова. Состоялись премьеры его пьес «Белый танец», «Что всего страшнее?» (в соавторстве с Виталием Аверченко); по сценарию Можаровского был поставлен телевизионный фильм «Чудо в степи».

Через Всесоюзное агентство авторских прав пьесы Можаровского попали в несколько заинтересовавшихся ими театров, среди которых был и один московский. Но дойти до широкого зрителя им было не суждено: рухнул СССР, в бурном водовороте нового времени на поверхность поднялась пена, а пробуждающие и питающие ум и душу пьесы донецкого драматурга оказались невостребованными. Подобную невостребованность собственных талантов и замечательных личностных качеств испытывают герои последних пьес Можаровского: «Привет Кате», «Черный танец», «Вашей маме зять не нужен?» Автор отнюдь не идеализирует своих героев. Они живут в наше непростое нынешнее время. Им сложно. Они – в постоянной борьбе. У одних это борьба за место под солнцем, у других – борьба с самим собой. Читая пьесы Можаровского, заражаясь его любовью и сочувствием к людям, начинаешь понимать: плохих людей совсем немного. А много тех, которые не реализовали себя, не нашли своего предназначения. Сам же Можаровский свое предназначение нашел. Сегодня заведующий литературной частью расположенного в Макеевке Донецкого областного русского театра юного зрителя Петр Можаровский по-прежнему продолжает писать свои пьесы.

- Петр Николаевич!  Как пришла к вам любовь к драматургии?

- Мальчишкой, в 7 – 8 лет, я с увлечением пьесы читал. Уже тогда меня к ним тянуло. А писать побудил Вампилов, когда его герои заговорили словами тех людей, которых я знал и видел вокруг себя, в реальной жизни.

- Я читал многие ваши пьесы. Вы  учите читателя, зрителя, как ему жить. А образование у вас педагогическое?

- Нет. С детства знал, что педагогом не буду. Помнил, каким сам был ученичком что в школе, что в строительном техникуме. Правда, потом, окончив экономический факультет Ленинградского университета, я, действительно, работал преподавателем, читал политэкономию. Возможно, преподавателем все-таки стал по зову крови: у меня преподавали оба родителя (мама – филолог, папа – горный инженер).

- Можете вспомнить ваше первое знакомство с искусством?

- Мое раннее детство прошло в Лисичанске – одном из старейших городов Донбасса. Там в 1869 году было открыто первое в Донбассе штейгеровское училище, потом оно стало горным техникумом, в нем преподавал отец. В плане «потребления искусства» мы были недокормлены. Что у нас было? Школа, книжка, улица. По воскресеньям – кино. В основном трофейные фильмы: все киностудии страны в год выпускали пару десятков художественных фильмов. Всегда по воскресеньям перед сеансом в кинотеатре выступала самодеятельность какой-то школы. В Донецк (тогда это было Сталино) мы переехали в 1954-м, когда мне было 9 лет. Это уже был очаг культуры. Подростком я пришел в ДК Франко, в оркестр народных инструментов. Инструменты там были уникальные. Московский ансамбль НКВД, незадолго до этого расформированный, передал их Шахтерскому ансамблю - его теперь мы знаем как «Донбасс». А у Шахтерского ансамбля, который тогда базировался в Кировском районе, своего оркестра народных инструментов не было. И эти инструменты передали нам в ДК Франко. Это были драгоценнейшие инструменты - скрипки, домры, баяны ручной работы… Из нашего оркестра профессиональными музыкантами потом стали два-три человека. Но не это было главное. Тогда самодеятельность была нацелена на то, чтобы будить интерес к искусству. Потом уже пошла ориентация на подготовку полупрофессиональных коллективов. При таком подходе меня на порог кружка народных инструментов не пустили бы.

- А чем объяснялся ваш выбор Ленинградского университета?

- В техникуме я понял, что техника – не мое. Мои преподаватели считали, и здесь я с ними полностью согласен, что будущему технарю учиться можно, где угодно: техника, формулы везде одинаковые. А гуманитарию лучше всего учиться в Москве или в Ленинграде, потому что там невольно насыщаешься, обогащаешься, даже когда просто ходишь по улицам мимо домов, где жили и творили другие, до тебя. Представьте себе: мы в университете были 150-м набором.

- В университет поступили сразу после техникума?

- Нет. Поступать поехал после армии. Первый год не поступил, остался в Ленинграде, работал в строительном управлении. Правда, скрыл, что окончил техникум: тогда в Питере из приезжих принимали на работу и прописывали только неквалифицированную рабочую силу. Год работал, готовился к поступлению. Жил в общежитии строительных рабочих, так что подготовка шла в веселых условиях.

- Зато, наверное, жизнь в общежитиях вам в будущем очень помогла как драматургу?

- Безусловно. Когда я учился в университете, экономисты жили в одном общежитии с историками, психологами, философами, общение с ними многое давало, очень обогащало. Тем более, общежитие было интернациональным. В Ленинграде учились и жили те иностранцы, которым нельзя было «светиться» в московских вузах, например, израильские коммунисты, японцы, чилийцы.

- Вы общались со студентами разных специальностей, приехавшими из разных стран. А с кем из них было особенно интересно?

- Каждый человек интересен по-своему. Но если обобщать, то, пожалуй, иностранцы были более подготовлены в классическом образовании: они изучали Библию, мусульмане – Коран. Наши были сильнее в точных науках. Потом, работая преподавателем в технических вузах, встречался со студентами-технарями, убедился, что многие из них очень быстро схватывали и очень глубоко проникали в суть предмета. Думаю, это связано с тем, что они больше времени общались  с математикой –  гимнастикой ума.

- Как вы пришли в театр?

- Те, кому я показывал свои первые пьесы, говорили: «Вам надо писать, но вам не хватает чувства сцены.» В 1980-м я осознал, что пьесы – это мое, что надо развиваться, идти вперед. И я пошел в драматургию, сжег за собою все мосты: бросил работу над  диссертацией, уволился из ДПИ. Говорят, в театр не приходят, в него попадают  на всю жизнь. Попал я в театр в 1981 году. В Макеевке, в театре юного зрителя, была вакантная должность заведующего литературной частью - завлита. Примерно через месяц старые опытные актеры говорили мне: «Петр Николаевич! А вы – театральный человек!» Через пару лет меня на полтора месяца послали на учебу в Москву. Потом я уходил из театра, возвращался, уходил. Сейчас у меня – третье пришествие в театр. Пришлось и в бизнесе побарахтаться, но и это приумножило жизненный опыт, пригодилось как драматургу. В первый раз из театра ушел из-за того, что поменялось художественное руководство. Но как только главным режиссером стал Виталий Аверченко, я вернулся. Некоторые вещи наш театр тогда поставил первым в СССР. Например, Гроссмана «Жизнь и судьба». Мы одними из первых поставили «Упыря» - инсценировку Алексея Толстого, «Чонкина» Владимира Войновича. Было интересно. У нас работали очень интересные режиссеры: Евгений Головатюк, Виталий Аверченко, Арутюн Киракосян, Анатолий Гринченко.

- Значит, вы не жалеете, что в свое время попали в не самый серьезный и престижный театр – в театр юного зрителя?

- Я очень этому рад. Некоторые заблуждаются, считая, что театр юного зрителя, да еще и провинциальный, не может быть стоящим. У нас работают интересные актеры, режиссеры, художники. В истории театра было много отличных спектаклей: «Спроси когда-нибудь у трав», «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина»… В сентябре нынешнего года спектакль нашего театра «Чайка», который поставил режиссер из Луганска Олег Александров, был признан лучшей режиссерской работой на престижном международном фестивале «Театр. Чехов. Ялта». Позднее организаторы фестиваля сознались, что не очень хотели нашего приезда, поскольку боялись, что мы испортим афишу, в которой значились театры из Китая, Испании, Германии, Израиля, Киева, Москвы. А тут – Макеевка! Но, надо отдать им должное, сразу после спектакля организаторы фестиваля пригласили нас на гастроли в Ялту, рекомендовали наш спектакль для участия в других международных фестивалях. Так что в январе, на зимних каникулах, жители и гости Ялты будут знакомиться со спектаклями театра из Макеевки.

Вы знаете, по сути Театр юного зрителя – это три театра в одном. Потому что мы работаем для детей, для подростков и для взрослых. Это накладывает отпечаток и на репертуар, и на сам театр. Дает актерам очень большую практику. Недаром через ТЮЗы прошли Олег Ефремов, Инна Чурикова, Лия Ахеджакова. Актеры нашего театра стали ведущими актерами многих театров на просторах бывшего СССР. Для меня как завлита здесь тоже большой простор для самореализации. Кроме того, у нас очень хорошая, творческая театральная атмосфера. Благодаря такой атмосфере за последние пять лет работы в театре я написал пять пьес. Хотя ежедневно сижу над ними лишь по паре часов – по утрам, до работы.

-  Театру сейчас тяжелее, чем в советские времена или легче? Есть ли у вашего театра меценаты?

- Мы пережили смену жизненных координат. И те люди, которые теперь находятся на финансовых потоках, несколько по-другому понимают приоритеты. Так получилось, что сегодня деньги даются или самым одаренным, или самым обездоленным. Основная часть наших детей остается вне поля зрения меценатов. А что такое детский театр? Это возможность увести ребенка в другой мир, помочь ему лучше понять самого себя. Если даже ограничиться голым прагматизмом, то театр для детей - это своеобразное познание ребенком  моделей жизни. Бисмарк говорил, что только идиоты учатся на своих ошибках. А на чужих ошибках можно ведь учиться в театре. Но это несколько огрубленная схема. Хотя Бернард Шоу утверждал: «Искусство – единственный учитель, кроме мучений.»

В советские времена была создана система воспитания, которая знакомила молодого человека с культурой: были кружки творчества, самодеятельность, посещение театров. Эта система рухнула. Родители заняты выживанием. И сегодня мы наблюдаем недолюбленных детей. А недолюбленный ребенок становится агрессивным…

Если школьники приходят в театр не с родителями, а целыми классами, артистам на сцене работать гораздо сложнее. Потому что в классах дети «живут в масках». У кого-то маска шута, у кого-то – царевны Несмеяны. Причина – детские страхи, боязнь, что одноклассники и учителя тебя не примут таким, какой ты есть. В результате дети перестают быть самими собой, живут чужой жизнью. До них и артистам тяжелее достучаться. Но именно театр может помочь детям освободиться и от масок, и от  своих страхов.

- И последний вопрос. Простите: он будет вам неприятен. Почему ваши пьесы остаются невостребованными?

- Понимаете, между прозаиком и читателем стоит издатель. Если издатель профессионал, то есть понимает литературу, знает запросы публики, прозаик становится известен читателю. А между зрителем и драматургом стоит театр - весьма специфический и очень сложный механизм. Булгаков в своем «Театральном романе» ярко рассказал о тяжком пути пьесы к сцене. Проблемы остались, может быть, несколько видоизменились… Так что сегодня мне приходится довольствоваться сознанием того, что они, пьесы, существуют вне меня. Не в моей голове, а на бумаге, в Интернете. А повезет или нет? Главное, что они написаны.

Беседовал Владимир ПРОЗОРОВСКИЙ.  Донецкий коммуникационный ресурс

Назад в архив